Миссисипи
Иосифа Бродского, Булька Владимира Маяковского, Бокс Второй Владимира Набокова
и другие питомцы русских писателей и поэтов из двух непримиримых лагерей – кошатников
и собачников.
Кошатники
Надежда Тэффи
Тэффи,
написавшая целую кошачью книгу про Тигрокота и Белолапку, была большой
любительницей кошек. Более того, она не могла простить другим людям равнодушное
к ним отношение: «Для меня человек, не
любящий кошек, всегда подозрителен, с изъяном, наверное. Люди для меня делятся
на тех, кто любит кошек и кто их не любит. Человек, не любящий кошек, никогда
не станет моим другом. И наоборот, если он кошек любит, я ему много за это
прощаю и закрываю глаза на его недостатки».
Иосиф Бродский
Для
Иосифа Бродского коты были буквально тотемными животными – он любил рисовать
их, использовать кошачьи словечки в речи и даже признавался в своей мечте стать
котом.
Коты
стали и героями его поэзии. Одному из них, котёнку Пасу, Бродский посвятил
целую оду:
О
синеглазый, славный Пасик!
Побудь
со мной, побудь хоть часик.
Смятенный
дух с его ворчаньем
Смири
своим святым урчаньем.
Позволь
тебя погладить, то есть
Воспеть
тем самым, шерсть и доблесть.
Весь,
так сказать, триумф природы,
О
честь и цвет твоей породы!
Конечно,
коты жили и у поэта дома. В Петербурге – Кошка в белых сапожках, уже в эмиграции
– Большой Рыжий. Самым известным котом Бродского стал Миссисипи, который
появился у него в Нью-Йорке.
Миссисипи
был предметом гордости Бродского, и особо значимым гостям поэт предлагал в знак
уважения его разбудить. Миссисипи сопровождал Бродского в поездках за город,
где увлечённо носился за белками. Когда поэт умер, Миссисипи очень тосковал по
нему и ещё долгое время продолжал одиноко спать в его кресле.
Марина Цветаева
Первым
котом Марины Цветаевой был чёрный Васька, о котором она вспоминала в дневнике: «Мы вновь и вновь обегаем дом, взлетаем на
антресоли, по нашей лестнице – когда-то мы увидим её? Чёрный Васька,
взъерошенный от объятий, тоже, как и мы, в дорожной лихорадке. Весь багаж
обнюхан им поштучно. Кот напутствует вещи в иные края и дома».
Когда
Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона, у них жили сначала Кусака, а потом Атос:
«Серый пушистый дымчатый зеленоглазый кот
развалился на моем письменном столе. Огромный кот возлежит на спине, чуть
извернувшись, лапы – кверху, наслаждаясь сном, как только кошки умеют. Отрешённо.
Самозабвенно». Одному из любимых котов, который прожил в доме Цветаевой
всего три дня, а потом ушёл и не вернулся, она посвятила стихотворение:
Свернись
в оранжевый клубок
Мурлыкающим
телом,
Спи,
мой кошачий голубок,
Мой
рыжий с белым!
Ты
пахнешь шерстью и зимой,
Ты
– вся моя утеха.
Переливающийся
мой
Комочек
меха.
Владислав Ходасевич
По
воспоминаниям Владислава Ходасевича, его первыми словами были «Кыс, кыс». Так
началась любовь к кошкам, которая, как писал поэт, «проходит через всю мою жизнь и меня радует, что с их стороны пользуюсь
я взаимностью. Мне нравится заводить с ними летучие уличные знакомства и,
признаюсь, моему самолюбию льстит, когда бродячий и одичалый кот по моему зову
подходит ко мне, жмётся к ногам, мурлычет и идет за мной следом».
Главным
котом в жизни Ходасевича был чёрный Мурр: «Мурр
являлся ко мне в любой час дня или ночи и до тех пор кричал (несколько в нос)
«Сыграем! Сыграем!» – покуда я не соглашался сыграть с ним в прятки. Он носился
по комнатам, прячась за мебель и за портьеры и заставляя меня его отыскивать, – и готов был длить забаву до бесконечности,
хотя у меня уже ноги подкашивались от утомления. Зато и нет ничего более
трогательного, чем кошачья дружба. Она проявляется в особенности тогда, когда
плохи ваши обстоятельства или тяжело у вас на душе. Положительно могу
утверждать, что стоило мне быть расстроенным – кот, до этой минуты не обращавший на меня внимания, тотчас приходил
ласкаться. Это кошачье участие всегда исполняет меня глубокого умиления».
Когда
Мурр умер, Ходасевич посвятил ему стихи:
В
забавах был так мудр и в мудрости забавен –
Друг
утешительный и вдохновитель мой!
Теперь
он в тех садах, за огненной рекой,
Где
с воробьём Катулл и с ласточкой Державин.
О,
хороши сады за огненной рекой,
Где
черни подлой нет, где в благодатной лени
Вкушают
вечности заслуженный покой
Поэтов
и зверей возлюбленные тени!
Когда
ж и я туда? Ускорить не хочу
Мой
срок, положенный земному лихолетью,
Но
к тем, кто выловлен таинственною сетью,
Всё
чаще я мечтой приверженной лечу.
И
верится тогда: под элизейской сетью
Дерев
невянущих – мы встретимся опять,
Два
друга любящих, две тени, чтобы третью,
Равно
нам милую, любовно поджидать.
Новые
коты впоследствии так и не смогли заменить Ходасевичу любимого Мурра.
Собачники
Антон Чехов
Антон
Чехов был большим поклонником такс. У него жили сразу две – чёрный Бром Исаевич
и рыжая Хина Марковна. Имена для своих питомцев Чехов выбрал как настоящий
врач: бром и хина были самыми популярными в его время лекарствами. В письмах
Николаю Лейкину, хозяину родителей его такс, Чехов подробно описывал жизнь
своих любимцев: «Таксы Бром и Хина
здравствуют. Первый ловок и гибок, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава.
Первый любит птиц, вторая тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка
чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблён он
в дворняжку. Хина всё ещё невинная девушка. Любит гулять по полю и лесу, но не
иначе как с нами. Драть их приходится почти каждый день; хватают больных за
штаны, ссорятся, когда едят, и т. п. Спят у меня в комнате».
Владимир Набоков
Ещё
одним любителем такс был Владимир Набоков. Сначала таксы жили в его
родительском доме, позже писатель завёл собственных: «В раннем детстве я ещё
застал на садовом угреве двух тучных старичков, Лулу и Бокса Первого. Спал Бокс
Первый всегда на расшитой подушке в углу козетки. Седоватая морда с таксичьей
бородавкой, выдающей породу, заткнута под бедро, и время от времени его ещё
крутенькую грудную клетку раздувал глубокий вздох. Он так стар, что устлан
изнутри сновидениями о запахах прошлого. Около 1904 года отец привёз с
Мюнхенской выставки щенка, из которого вырос сварливый, но удивительно красивый
Трейни (я назвал его так, потому что длиной и коричневостью он походил на
спальный вагон). Одна из музыкальных нот моего детства – это истеричное
тявканье Трейни, преследующего зайца, которого ему никогда не удавалось
загнать, по дебрям нашего вырского парка, откуда он возвращался в сумерках с
давно уже дохлым кротом в зубах и с репьями в ушах. Затем кто-то подарил нам
другого щенка, Бокса Второго, внука Хины и Брома, принадлежавших доктору Антону
Чехову. Этот окончательный таксик последовал за нами в изгнание, и ещё в
1930-ом году в пригороде Праги можно было видеть неохотно ковыляющего далеко
позади своей хозяйки этого пса, раздражительного, страшно старого, гневающегося
на чешский длинный проволочный намордник – эмигрантскую собаку в заплатанном,
плохо сидящем пальтеце».
Как
впоследствии говорил Набоков, его такса Бокс Второй была единственным, что
связывало писателя с русской литературой.
Владимир Маяковский
Владимир
Маяковский нисколько не кокетничал в стихотворении «Я люблю зверьё»: к собакам
он действительно относился со всей нежностью. Его первым питомцем была Щеня –
помесь дворняги с сеттером.
Как
вспоминала Лиля Брик: «Они были очень
похожи друг на друга. Оба – большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав
хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чём-нибудь, и не отставали до тех
пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так,
для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два
Щена – Щен большой и Щен маленький».
Потом
у него появился и французский бульдог Булька, которого он привёз из Парижа в
подарок Лиле Брик. Но Маяковский сам так привязался к этой собаке, что она
сопровождала его везде и всюду. Булька была с Маяковским и в его последний день
жизни.
Александр
Куприн
Среди
питомцев Александра Куприна была даже обезьянка Марья Ивановна. Но любимцами
писателя были собаки. Когда он жил в Гатчине, в его усадьбе обитало сразу
восемь сенбернаров. Особым псом в жизни Куприна стал «необычайной красоты и силы пёс красно-песочной масти, весом свыше
шести пудов», охотничий меделян по кличке Сапсан.
Однажды
он спас маленькую дочь писателя Ксению от бешеной собаки, и Куприн отблагодарил
своего пса вечной жизнью в литературе – написал рассказ «Сапсан» от лица самого
пса: «Посредине улицы мчалась собака, чёрная,
в белых пятнах, с опущенной головой, с висящим хвостом, вся в пыли и пене.
Нянька убежала визжа. Маленькая села на землю и заплакала. Собака неслась прямо
на неё. От ужаса вся шерсть на мне вздыбилась, но я превозмог себя и загородил
телом Маленькую. Это уже было не единоборство, а смерть одному из нас. Я
сжался, выждал краткий, точный миг и одним скачком опрокинул пёструю на землю.
Потом поднял за шиворот на воздух и встряхнул. Она легла на землю без движения,
плоская и теперь совсем нестрашная. Но Маленькая очень перепугалась. Я привёл её
домой. Всю дорогу она держала меня за ухо и прижималась ко мне, и я чувствовал,
как дрожало её маленькое тельце. Не бойся, моя Маленькая. Когда я с тобой, то
ни один зверь, ни один человек на свете не посмеет тебя обидеть».
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий